В борьбе ливенских крестьян против крепостничества в 70–80-х годах XVIII века почетное место принадлежит народному мстителю, легендарному крестьянскому вожаку Ивану Сергееву. «А слушать и почитать только Сергеева», — убеждали крестьян, казаков и войсковых обывателей восставшие. Они уверяли, что воюют против всех господ. Афимья Аленикова, сподвижница Сергеева, спрашивала у старосты помещика Оловенникова: «Слыхал де про Пугача?» Больше того, она утверждала, что «ныне заводитца Метелка», т.е. преемник Е.И.Пугачева. А когда староста спросил «где он», то она «показала ему... на Сергеева».
Слухи о преемнике Пугачева, о народном вожде Заметайле, Подметайле или Метелке стали распространяться в уезде еще в период крестьянской войны 1773–1775 годов под предводительством Е.И.Пугачева. Эту работу среди населения вели Наталья Иванова и Яков Домрин, Кондратий Селиванов и Андрей Иванов, многие другие сторонники сопротивления народных масс крепостнической эксплуатации в России второй половины XVIII века.
...Уездный город Ливны. Капитан-исправник Ползиков сидит в кабинете. Он пересматривает бумаги. Вдруг двери открываются и, чеканя шаг, входит драгун:
— Пакет от его превосходительства воронежского губернатора Потапова, — рапортует заученной фразою.
Ползиков быстро разрывает пакет и пробегает по густо написанным строчкам важного сообщения: «...Из Таганрога бежал колодник Иван Сергеев. Известно, что бывший разбойник и смутьян держит направление в Ливенский уезд Елецкой провинции. Именем ее императорского величества повелеваю принять меры к изловлению и обезвреживанию вора...»
Глаза капитан-исправника наполнились ужасом. «Снова этот Сергеев на свободе. Того и жди беды». Два года назад, когда Ползиков был частным смотрителем, он собрал в Стаканово мирской сход «для увещевания и унятия казаков и государственных крестьян» от борьбы против помещиков, которые, как писали в челобитных однодворцы и казаки, были «обижены и доведены до того, что в совершенное пришли экономиею своею разорение и подушных денег к протчих поборов платежом в несостояние и находимся принужденными скитатца по чужим селениям к единственному только з домашними пропитанию». Они жестоко страдали и от притеснений, связанных с захватами их земли помещиками. Помещица Шеншина не пропускала скот к водопою, Оловенников брал высокую плату за помол зерна на своей мельнице, а Бруснецов, отдавая стакановцам в аренду им же когда-то принадлежавший сенокос, заставлял их платить большую арендную плату: «с косы по 2 руб. да сверх того с 10 кос по барану». Крепостные Бруснецова, по его приказу, запахивали землю однодворцев, «крали лошадей, свиней и зжатой на поле хлеб и протчие делали обиды». Сам помещик отнял у однодворца Карпа Сергеева лошадь, а у его брата Ивана — двух борзых собак.
Защищаясь от произвола помещиков, крестьяне прежде всего обратились с жалобой по начальству. Конечно, это не помогло. Бесчинства помещика даже усилились. Отношения между казаками и крестьянами, с одной стороны, и помещиками, с другой, — обострились. Ползиков пытался на мирском сходе «унять» стакановцев, но все было напрасно: «Они, — писал Ползиков, — не только оного от меня воспринять не хотели, но и на меня с приужасным криком возопили, так что я едва от них сам не убитый уехать мог».
В Ливенском уезде вспыхнуло восстание. Оно было подавлено. Иван Сергеев брошен в Таганрогскую тюрьму. Но спустя некоторое время бежал и вот появился снова в Ливенском уезде. К нему потянулись крестьяне и казаки. И снова началась борьба.
Воронежский губернатор Потапов летом 1776 года, получив известие о нападении на помещиков, «того же часу сколько мог» собрал солдат местного батальона и, «подкрепя... одною пушкою», направил их под командой подполковника Марина в Ливенский уезд для «истребления злодеев». Вскоре губернатор направил еще пять эскадронов Нижегородского драгунского полка, стоявшего в городе Козлове, казацкую команду подполковника Платова из города Верхнего Ломова, елецкую и землянскую штатные команды. Всем этим командам было велено двигаться «со всекрайним поспешанием, а в случае нужды брать почтовые и обывательские подводы». Опасаясь, что восстание разрастется, а возможность этого в годы крестьянской войны под предводительством Емельяна Пугачева казалась вполне реальной, Потапов приказал всем отрядам соединиться и, «как возможно стараться, Сергеева и толпу его переловить». А в это время отряд повстанцев, возглавляемый Иваном Сергеевым, двигался в сторону имения помещика Ханыкина, который отличался особенно жестоким обращением со своими крепостными. Документальные свидетельства того времени позволяют воссоздать примерную картину происшедших затем событий.
Ханыкин с гостями ждет приезда из Ливен подполковника Марина. Шумно в зале. Картины, стильная мебель, бронзовые подсвечники, пистолеты, оправленные в серебро, фарфор. Из позолоченных рам на гостей смотрят холеные физиономии; вокруг шеи тончайшие белые галстуки, прилизаны волосы наперед из-за ушей, — такова была мода. Так выглядел и Ханыкин.
В зал вбегает крестьянин. С разгону он падает под ноги хозяину, быстро подхватывается, дурашливым голосом сообщает:
— При-и-ехал!..
Все быстро поворачивают головы и в немом ожидании смотрят на дверь. Ханыкин готовится к торжественной встрече, идет к выходу. Дверь открывается, на пороге вырастает группа повстанцев. Тихо-тихо становится в зале. Крестьянин, который только теперь немного опомнился, виновато закончил свое сообщение:
— Сергеев приехал!
Двор Ханыкина наполняется людьми. Сергеевцы выходят на крыльцо. Иван ждет, пока успокоится толпа.
— Что это за люди? — наконец спрашивает он, показывая на Ханыкина.
— Да это наши господа, — говорит старичок, что стоит впереди.
— А хорошие у вас господа? — подливает масла в огонь Сергеев.
— Большие злодеи! — отвечает старичок.
— Горше хрена!
— Вольности все забрали...
— В крепостных обратили.
В глазах атамана гнев.
— Ваши господа — вам и суд над ними чинить.
Ночь рассыпала на темном небе золотую росу Млечного Пути. На небольшом пригорке черным привидением маячит ветряная мельница. Из балки сюда выскакивают несколько всадников, за ними еще и еще.
Передний осаждает коня и оглядывается назад. Он видит, как на горизонте с каждой минутой увеличивается зарево. Его отблеск играет на лицах повстанцев.
— Ого, пылает! — вырывается из Ивановой груди. — Хорошо судят крестьяне Ханыкина. По-нашему, по-казацки.
— И другим в науку.
Помещика Ханыкина люди убили до смерти... Они отобрали у него «крепости», ассигнации и долговые векселя. Через некоторое время запылали имения князя Константина Голицына и сотника Алексея Зайцева, помещицы Пелагеи Шеншиной и титулярного советника Ивана Бруснецова, генерал-майора Черникова и графини Баранцевой. И здесь крестьяне проявили интерес к деловым бумагам: крепостям, сделочным записям, отказным книгам и выписям, то есть документам, по которым помещики присваивали в уезде землю при Екатерине II. Когда засосенские земли раздавались дворянам, в руках Шереметьевых, Голицыных, Голенищевых, Ростопчиных сосредоточивались многие тысячи десятин земли. «Некуда бросить кнута, чтоб он не попал в помещичью усадьбу», — родилась в те годы эта поговорка на Ливенщине. Интерес к деловым бумагам подогревался еще и тем, что в уезде шла необузданная торговля и мена крепостными крестьянами, сотни переводились из одного владения в другое. Появляются новые села и деревни, названия которых показывают, кому они принадлежат: Алексеевка, Петровка, Елизаветинка, Екатериновка...
В прибрежных болотах Полевой Ливенки, недалеко от Жилева леса, отряд повстанцев расположился на отдых. Казаки сбились в круг. Они рассматривают маленький клочок бумаги, порыжевший, похожий на оберточную. Это сделка на продажу девушки. Она гласит: «Расписка 1775 году, мая 16 дня, за собственную мою девицу получила пятьдесят рублей, в том сию расписку и дала. Катерина Голенищева.»
Так решилась участь живого человека.
А по дороге Жилев Верх проезжие люди двигались в вотчину графа Ростопчина, на новые земли, что императрица ему подарила в здешних местах. Были они из Малороссии. Скрипели подводы, брели, поднимая пыль, мужики.
Иван в раздумье долго смотрел им вслед. «Везде жизнь одинакова для бедного люда. Кто может уравнять неравенство бедного и богатого? А вырастет такая сила. Непременно вырастет!..»
...К селу переселенцы подошли в сумерках. На краю Козьмодемьянского (ныне Нижний Кунач) их встретил дуб. Он, могучий красавец, был свидетелем того, как разгневанный атаман повстанцев приказал казнить козьмодемьянского священника, а вместе с ним дьякона, отказавшихся признать в нем государя Петра III, за которого он выдавал себя. На рассвете, перед выступлением из села, повстанцы запалили деревянную церковь Козьмы и Дамиана, возвели из ломки девонского известняка гать через Кунач — речку, впадающую в Сосну, — и переправились на противоположный берег. Задерживаться здесь Сергеев, видимо, не решался: его преследовали карательные царские отряды. Ведь в помощь войскам, посланным для подавления восстания Потаповым, московский главнокомандующий князь Волконский направил в Ливны еще и Ростовский карабинерский полк, а к Туле, где были оружейные заводы, батальон и гренадерскую роту из Коломны. Полк, стоявший в Переяславле-Залесском, был приведен в боевую готовность.
Тревога охватила и Петербург. Екатерина II, которая весьма заинтересовалась событиями в Ливенском уезде, поскольку они были связаны со слухами о новом «Петре III», издала приказ для Секретной экспедиции.
А сергеевцы тем временем вершили суд над угнетателями. В деревне Удеревь они разгромили батальон солдат, которым командовал Марин. В Юдине была истреблена елецкая штатная команда. Богатое военное снаряжение попало в руки постанцев. Пушка, которой был подкреплен батальон Марина воронежским губернатором, стала достоянием сергеевцев. Силы повстанцев росли. Народ ликовал.
Хлебом-солью встречали сподвижников Сергеева крестьяне. Выступая перед жителями деревни Исаковой, Сергеев говорил, что «дожидается к себе друга своего Петра Федоровича, что не сам собою войну подымал, а с воли бывшего императора Петра Федоровича, и что «будут де ко мне присланы от него полки», да и сам император здравствует, к Троице сюда будет, а я де делал все с воли ево». Дворянство Ливенского уезда, встревоженное разгромом правительственных войск, разорением имений, организовало вооруженные отряды «к защите себя». Армия крепостников: дворяне, их приказчики «с людьми и со крестьяны» до 2000 человек двинулась на помощь правительственным войскам. Местные власти, к которым слали они просьбы «о вспоможении» предпринимали все, чтобы добиться победы над повстанцами. В небольшом селе Богоявленское (ныне Навесное) казаки Платова и драгуны Нижегородского полка окружили постанцев. На Ивана Сергеева навалилось несколько человек.
В конце августа 95 товарищей Сергеева были доставлены в Воронеж. Вскоре прибыла и вторая партия арестованных из Ливен — 113 человек. Были среди них старики и подростки. Следствие, длившееся пять месяцев, закончилось жестоким приговором суда. После его утверждения с некоторыми изменениями Сенатом он был приведен в исполнение. Иван Сергеев и Исай Кожухов были наказаны кнутом, после чего Сергеева отправили на каторгу в Нерчинск, а Кожухова в Дюнамюдскую крепость.
Неторопливо идет Иван Сергеев в степь, окруженный надежным конвоем. У дороги на могиле ливенский лирник играет печальную песню. Она бередит раненое сердце казака. Иван останавливается, смотрит в сторону осиротевших бедняцких изб: «Я еще вернусь к тебе, моя родная сторонушка, — шепчет он, — чтобы отплатить за людские беды».
Под песню лирника движется Сергеев с конвоем, пока не теряется в степной дали «дикого поля».