На безымянной высоте

В первую половину ночи под 5 июля 1943 года – день немецкого наступления на Курской дуге – я стоял на посту. Сменившись, едва заснул, как меня подняли по тревоге. Я быстро вскочил и, торопливо поправляя шинель и пилотку – спал одетым и обутым, – выбежал из блиндажа. В темноте разглядел, что около него в строю стояла вся батарея управления полка, в которую входили взводы топографов, связи и разведки. Я тоже встал на левый фланг.

Командир батареи старший лейтенант Дмитриев сказал:

– На рассвете ожидается большой налет вражеской авиации. Наша задача: замаскировать все.

В тот период я был топографом 1007-го легкоартиллерийского полка 46-й легкоартиллерийской бригады 12-й артиллерийской дивизии прорыва резерва Верховного главнокомандования. Сформировано было это соединение в конце 1942 года в Челябинской области из сибиряков, уральцев, выписавшихся из госпиталей воинов и отличалось выносливостью, исключительной стойкостью и храбростью в бою. Вооружен полк был 76-миллиметровыми пушками. По боевым достоинствам эти пушки в то время не имели равных.

Полк находился на автомобильной тяге и был очень подвижен. За сутки он мог несколько раз сменить позиции, что делу приносило большую пользу, а личному составу – громадные физические нагрузки, потому что без конца надо было грузить и выгружать боеприпасы, окапываться, спешно шагать за машинами, которые сразу могли забрать только пушки, боеприпасы, имущество и орудийные расчеты. Предназначался полк для поддержки пехоты в обороне и в наступлении, для борьбы с танками, бронетранспортерами, самоходками, для подавления огневых точек противника и всегда находился в передовых цепях.

Курская битва застала полк на Центральном фронте северо-западнее Малоархангельска, в центре Северного фаса, на правом фланге 13-й армии генерал-лейтенанта Н.П. Пухова. Здесь немцы наносили главный удар. Противостояла нам 2-я немецкая пехотная армия – та самая, которая летом 1942 года очень успешно наступала из района севернее Щигров на Воронеж. Она вместе с 6-й армией, пытавшейся захватить Сталинград, считалась лучшей в вермахте. А теперь ее усилили танковыми, мотомеханизированными, авиационными и артиллерийскими соединениями.

В конце июня 1943 года на том участке фронта, где находился 1007-й легкоартиллерийский полк, не прекращались перестрелки, включая и артиллерийские, налеты авиации, очень активно действовали снайперы. А дня за четыре до начала битвы такая установилась тишина, что за день с немецкой стороны могло не прозвучать ни одного выстрела и при наличии повода для них. Даже "рама" – двухфюзеляжный самолет-разведчик, обычно постоянно висевший над нашей передовой, – прекратила свои полеты. В небе жизнерадостно заливались жаворонки. О войне напоминали лишь листовки, которыми немцы густо усыпали и нашу передовую, и ближайший тыл. В них они писали о непобедимости своей армии, призывали сдаваться в плен и сообщали, как это сделать.

Вечером 4 июля моросил дождь. Ночь на 5 июля была сырой и прохладной. Мы начали рвать и дергать щедро покрытую холодной росой траву, что было очень неприятно, и застилать ею брустверы окопов, земляное покрытие блиндажей, дорожки.

Солдаты, стоявшие на посту во вторую половину ночи, говорили о только что закончившейся нашей артподготовке, которой я не слышал – так крепко спал. Физическая нагрузка у нас была сверхпредельной, спать приходилось в лучшем случае два-три часа в сутки. Засыпали сидя, на ходу, а при принятии горизонтального положения сон одолевал мертвецкий. Да и к артиллерийской стрельбе я привык. Она не будила, а, как колыбельная песня, убаюкивала. И чем ни сильнее была стрельба, тем крепче спалось!

После войны из печатных источников я узнал, что этой ночью разведчики 15-й стрелковой дивизии, входившей в 13-ю армию, захватили немецкого сапера Фармелло, делавшего с товарищами проходы в минных полях. На допросе он показал, что в 2 часа 30 минут немцы начнут артподготовку, а в 3.10 – наступление с целью захвата Курска. Показания пленного в 2.00 доложили командующему фронтом генералу армии К.К. Рокоссовскому. Он принял решение об упреждающей артподготовке с нашей стороны с целью ослабления вражеского удара.

Началась она в 2.20, велась по местам предполагаемого скопления приготовившихся к атаке немецких войск и длилась 30 минут. Огонь вели 500 орудий, 460 крупнокалиберных минометов и 460 "катюш". Почти все они – 1067 единиц – находились в 13-й армии, а остальные 353 единицы – у соседа справа – в 48-й армии. Выстрелили они по 50 раз. И стрелявшие орудия стояли недалеко от блиндажа, в котором я спал, и снаряды с душераздирающим скрежетом и воем проносились над ним, и грохот разрывов сюда доносился, а я этого ада не слышал!

Перед артподготовкой к передовой подтягиваются войска, а после – поднимается и устремляется вперед пехота, передовая бушует, как кратер извергающегося вулкана. Не зная, что артподготовка была упреждающей, я недоумевал: почему же я ничего не видел? Почему на передовой тихо и спокойно?

После артподготовки командарм-13 передал по телефону дивизиям своей армии и поддерживающим ее частям о предстоящем наступлении немцев и приказал быть готовыми к его отражению. Тут-то объявили тревогу и подняли нас. На рассвете он снова всех обзвонил и еще раз предупредил: "Не обманитесь спокойствием немцев! Их наступление будет!"

Выполнив задание по маскировке, мы возвратились в блиндажи, наполнили подсумки патронами, взяли гранаты и бутылки с зажигательной смесью и заняли оборону на западном склоне высоты, где нами заранее были вырыты окопы и ходы сообщения до передовой, которая в полукилометре от наших блиндажей огибала западное подножие высоты. Показалось солнце, серебром заблестела роса, всеми красками радуги заулыбались цветы на непаханом и некошеном поле, запели птицы, голубое небо казалось бесконечно высоким и располагало к благодушию. Все предвещало погожий день, что очень радовало – скоро согреемся и обсушимся.

Когда солнце поднялось на уровень телеграфного столба, по всей высоте сразу начали рваться снаряды и мины. Почти одновременно с этим с запада показались, следуя одна за другой, группы самолетов. Только бомбардировщиков мы насчитали более семидесяти. Их сопровождали десятки истребителей. Скоро мы со счета сбились и считать перестали. Над нашей высотой самолеты развернулись и приняли южное направление. Тогда ежедневно совершались массированные налеты на Курск. Мы подумали, что и эти полетели туда. Но, достигнув центра высоты, первый самолет выпустил красную ракету, спикировал и начал бомбить. Следом за ним начали пикировать и сбрасывать бомбы остальные. На смену отбомбившимся немедленно прилетали новые. Конвейер действовал четко. Разрывы слышались все чаще и чаще и скоро слились в сплошной гул. Так, на два часа позже намечавшегося, началась немецкая артподготовка. Немцам всегда помогала внезапность. На этот раз ее не было.

По всей высоте то и дело вздымались к небу высокие фонтаны земли, огня и дыма, а если попадание было в блиндаж, то и бревна, и скудные солдатские пожитки… Мелкие частицы земли и пыль, не успевая осесть, новыми взрывами поднимались все выше и выше. Скоро яркость прекрасного утра померкла, все вокруг заволокло пылью и дымом, мрак все усиливался. Сквозь эту завесу солнце пробивалось тускло. Казалось, темная ночь вернулась.

Примерно через час двинулись в наступление немецкие танки и самоходки, за ними – пехота, и мощь огня удвоилась. Боеприпасов немцы никогда не жалели, а в этот день особенно. Танки стреляли беспрестанно, автоматные и пулеметные очереди не прекращались. Пули дождем сыпались и вокруг нас. Мы оказались в зоне если не сплошного, то максимального поражения.

Наша пехота, находившаяся на передовой, стреляла изо всех видов оружия. Открыла заградительный огонь и артиллерия, а авиация одиночными самолетами старалась поразить противника на земле в тех местах, где он вырвался вперед, но это не всегда удавалось. И все же при приближении к передовой некоторые немецкие танки начали дымить, останавливаться, а толпы автоматчиков, следовавших за ними, – редеть.

Когда защитники первого ряда траншей были убиты или ранены, немецкие танки начали проникать в расположение наших войск. Здесь они встретили еще более упорное сопротивление. Число танков с тянувшимся шлейфом дыма росло с приближением к гребню высоты. Они прекращали стрельбу, останавливались, густой черный дым окутывал их, и грозная машина превращалась в груду обгоревшего металла.

В 9.30, когда обозначились направления главных ударов немцев, вступили в бой основные силы нашей авиации. Теперь действовала она активно, стараясь поразить все наземные цели, и вела нескончаемые бои в воздухе, но это не остановило противника, и он, хоть медленно, но продвигался вперед. Красноармейцы, которые могли двигаться, ходами сообщения начали отходить на восток.

Мы, бойцы батареи управления, вели огонь из карабинов. Противнику, защищенному мощной броней, урон он приносил небольшой, своих же людей мы теряли и ранеными, и убитыми. Нам тоже приказали отойти.

За гребнем высоты, куда не долетали пули, всех отходивших останавливали военные в зеленых фуражках. Артиллеристов, минометчиков и танкистов они направляли в лес под названием Зеленая Роща, находившийся в двух километрах восточнее, а всем остальным строго приказывалось вернуться назад и отражать наступление немцев. На гребне высоты продвижение противника было остановлено, но западный склон с дымящимися танками был занят немцами.

В 10.30 вступили в бой наши танки, артиллерия и минометы резерва, а атаки противника становились все яростней и чаще. Всего их в тот день было десять, и все безуспешные. С гребня высоты немцев мы не пустили, а его танки и самоходки, поднимавшиеся туда, все подбили. С наступлением темноты артиллерийская дуэль, атаки танков и пехоты ослабли, а авиация действовала почти с такой же интенсивностью, что и днем. В небе почти не гасли осветительные ракеты, то и дело потрескивали пулеметные очереди, раздавались взрывы бомб…

Таким был первый день продолжавшейся 50 суток Курской битвы, в которой я участвовал с первого до последнего выстрела рядовым солдатом. А легкие пушки нашего полка чаще всего находились с пехотой и вели огонь прямой наводкой. В услугах топографов в этих условиях не нуждались, и нас направляли туда, где были высокие потери и всегда не хватало бойцов, – в связь, в огневые расчеты, на подвозку боеприпасов.

Утром следующего дня мы восстановили исходное положение и начали поддерживать тех, у кого складывалась угрожающая обстановка. В памяти бесконечные дневные и ночные переходы, переезды, окапывания, жесточайшие бои у Малоархангельска, Понырей, Протасова, Гриневки, Ольховатки, Самодуровки, Тёплого, Брусового, Сабурова, Никольского…

В 45-ю годовщину победы на Курской дуге ветераны 12-й артдивизии, которая к концу войны стала краснознаменной орденов Кутузова и Богдана Хмельницкого артиллерийской дивизией прорыва, встретились в г. Малоархангельске. Посетили мы и ту высоту, на которой задержали врага 5 июля 1943 года. Узнать ее было невозможно. Ни огневых точек, ни блиндажей, ни бесконечных ходов сообщения, ни траншей, ни воронок от бомб и снарядов… Теперь могучие лесополосы защищали ее от восточных суховеев, а между лесополосами золотыми волнами переливались еще не убранные хлеба.

В балке у западного склона высоты отыскал я заросшие крапивой остатки блиндажей, из которых выбегали мы по тревоге перед немецким наступлением, а за ними, на взгорке, еле заметные траншеи, ведшие в лабиринт ходов сообщения первой линии обороны, откуда мы стреляли из карабинов. Дорогие сердцу места! Захотелось сфотографироваться с теми, кто почти полвека назад стоял в длинном строю, слушая приказания комбата. От трех взводов к тому времени осталось в живых всего шесть человек. Четверо из них не приехали на встречу по старческой немощи. Сфотографировались вдвоем – я и бывший связист Замковой Александр Павлович из Омской области.

Поклонились мы и павшим, посетив мемориал в небольшой деревеньке Протасово, что с северо-запада примыкает к той высоте, у которой мы стояли насмерть в первый и последующие дни немецкого наступления. На мраморных плитах мемориала обозначены фамилии многих сотен погибших. Дорогой ценой завоевана эта победа…

2005.