Голый солдат

Со вступлением Красной Армии на Украину сопротивление немцев усиливалось, наше продвижение замедлялось и у небольшой речушки, берега которой заросли кустарником и не уступавшим ему по густоте и высоте бурьяном, прекратилось совсем. Началось окапывание, накопление сил, отработка действий в предстоящем бою.

...Спавших в сарае связистов – москвича Никулина, глушковца Приваленко и Павлова из Челябинской области – подняли в полночь. Начальник связи полка старший лейтенант Васильев приказал им взять телефонный аппарат, две катушки провода и следовать за ним. Отойдя от сарая три шага, связисты поняли, что старший лейтенант ведет их на передовую. Бездорожье, темнота, часовые, боязнь попасть на минное поле или оказаться обнаруженными (осветительные ракеты то и дело взмывали в небо как на нашей, так и на немецкой стороне), тяжесть ноши замедляли и затрудняли движение.

Шли гуськом: впереди с пустыми руками шагал старший лейтенант, за ним Никулин, потом Приваленко, оба с катушками, а позади тащился Павлов. Наша дивизия формировалась осенью 1942 года в городе Чебаркул Челябинской области. Он воспользовался этим случаем и сбежал в армию из школы ФЗО, где учился. В батарее Павлов оказался самым молодым, низкорослым и слабосильным. Не так уж тяжел телефонный аппарат, но Павлов то и дело перекидывал его с одного плеча на другое, ставил на землю и, конечно, отставал.

Старший лейтенант время от времени подбадривал его:

– Павлов, подтянись! Павлов, побыстрей!

До места – первой от немцев траншеи, по ширине напоминающей противотанковый ров, в которой полно было военных, – добрались благополучно и сравнительно быстро.

Старший лейтенант представился одному из офицеров и, выслушав его, отвел Никулина, Приваленко и Павлова в сторону, где рядком сидели связисты из других подразделений, а когда они освободились от ноши, сказал:

– Ваша задача: обеспечить связь нашего артполка с пехотной частью, которую мы будем поддерживать в предстоящем бою. Запросы на артогонь передавать быстро, точно и четко. У телефона находится Никулин. Его назначаю и старшим группы. Его приказания выполнять безоговорочно. Приваленко сейчас вместе со мною потянет линию на наш командный пункт, там подключится к полковой телефонной сети и сразу возвратится сюда. Разрывы устранять немедленно и при любой обстановке. Первым это делает Павлов, сменяет его Приваленко. Задача ясна?

– Ясна, – ответили связисты.

– Выполняйте!

Старший лейтенант вылез из хода сообщения. Приваленко, выбросив катушки, последовал за ним, потом поднял их на плечо и, разматывая, скрылся в темноте.

Минут через десять Никулин подключился к линии и время от времени, прикладывая трубку к уху, вызывал:

– Пятый, пятый, я второй, слышишь меня? Пятый, пятый...

Прошло еще минут десять, и только тогда пятый ответил.

Когда забрезжил рассвет, различимы стали звездочки на погонах и Никулин заметил, что метрах в десяти от него находится генерал. Ему докладывали, он отдавал распоряжения, видимо, боем должен был руководить именно он.

Перед восходом солнца в сторону противника друг за другом группами полетели наши самолеты. Появились, стрекоча пулеметами, и немецкие истребители. Начались воздушные бои. Потом над тем местом, где находился генерал, взвилась красная ракета. Следом такие же ракеты взлетели в разных местах нашего тыла. Это был сигнал к артподготовке. Небо мгновенно расчертили огненные трассы «Катюш». Все вокруг наполнилось завыванием снарядов и мин, которое превратилось в сплошной гул. Фонтаны земли – низкие – от мин, повыше – от снарядов и еще выше – от бомб – начали взлетать и на нашей стороне. Немцы сопротивлялись.

– Павлов, разрыв! – крикнул Никулин.

Павлов, как подброшенный пружиной, выпрыгнул из траншеи, ухватил провод рукой, пригнулся и быстро побежал, не обращая внимания на взрывы, которые были и справа, и слева, и спереди, и сзади. Стремление побыстрее, как приказывал старший лейтенант, восстановить связь было сильнее страха. И вот провод выскользнул из ладони. Разрыв! Павлов отыскал в траве второй конец провода, подтянул его к первому, выхватил из кармана складной нож, открытый еще в траншее, очистил им концы провода от изоляции, быстро скрутил их и побежал дальше. Через несколько шагов – второй разрыв, потом третий. Все закономерно: сильный огонь – больше разрывов. На командном пункте Павлову отдыхать не пришлось. Телефонист, дежуривший там, крикнул ему:

– Разрыв!

Павлов снова побежал по линии, но в обратном направлении. Теперь он устранил два разрыва. Когда он подбежал к Никулину, из траншеи и прилегавших к ней окопов высыпала наша пехота и с криками «За Родину! За Сталина! Смерть немецким оккупантам! Ур-р-ра-а!» пошла в атаку. Немцы открыли сильный автоматный огонь, и атака захлебнулась. Связи снова не стало. Теперь вышел на линию Приваленко.

Новая авиационно-артиллерийская подготовка, новая атака, но и на этот раз пехоте пришлось залечь у немецкой траншеи. Перед третьей атакой вернулся Приваленко, но связи сразу не стало, и по линии побежал Павлов. Отдыхал он мало, но бежал быстро – молодость выручала.

При третьей атаке наши ворвались во вражескую траншею. Короткие очереди, рукопашные схватки, стремительные перебежки... Неожиданно новая преграда – из вырытых в земле стоянок выползли два немецких танка и огнем и гусеницами прижали наступающих к земле. От генерала к связистам подбежал капитан и торопливо приказал крайнему соединить его с командиром.

– Не могу, товарищ капитан, связи нет.

Это же ответил второй, третий...

– Кто же может? – спросил рассерженный капитан.

Ответил один Никулин. Капитан передал приказ на артогонь. На поле, где хозяйничали немецкие танки, начали рваться снаряды. Скоро один танк задымил, а второй закрутился на одной гусенице. Наша пехота сразу поднялась и неудержимо ринулась вперед. Оборона противника была прорвана. Генерал опять что-то сказал капитану. Тот подошел к Никулину и попросил его соединить с командиром полка.

– Первый ходатайствует о награждении ваших связистов. Они заслуживают этого, – сказал он в трубку, а потом всем связистам: – Можете возвращаться в свои части.

Приваленко сматывал линию. Никулин шел за ним. На полпути между траншеей, в какой они находились, и командным пунктом полка набрели они на навзничь лежавшего Павлова. Штаны его были иссечены осколками, из прорех сочилась кровь, лицо побледнело, глаза были закрыты, а из приоткрытого рта исходили чуть слышные стоны. Ранение Павлова для Никулина явилось неожиданностью. Он думал, что Павлов на командном пункте. А того через несколько шагов после устранения разрыва ранило. Никулин сначала окликнул Павлова, потом покачал за плечо, но тот не реагировал. Тогда Никулин перекатил Павлова на плащ-палатку и потащил на командный пункт, а там сдал санитару.

...У сарая, где располагались связисты, Никулин повстречался с батарейным фельдшером лейтенантом Лидой – молодой белокурой девушкой среднего роста, прибывшей в батарею весной и за лето успевшей получить медаль «За отвагу» и подняться на ступеньку в звании.

Когда Никулин разгрузился и облегченно вздохнул, она приказала:

– Рядовой Никулин, следуйте за мной!

Приказ старшего – закон для подчиненного, и Никулин последовал за лейтенантом. Подошли к хате. Посреди ее пустых сеней на кирпичах стояла железная бочка, под ней горели дрова, а в бочке булькала кипящая вода.

Когда вошли в сени, последовало новое приказание:

– Разденься, накройся шинелью и сядь в угол.

Никулин с недоумением посмотрел на лейтенанта.

– Что смотришь? – в сердцах сказала Лида. – При каждой проверке у тебя или вши, или гниды, целый питомник. Уничтожить их надо!

– Их не было бы, если бы я у костра посиживал. Моя спина от пота никогда не просыхает...

– Разговорчики! – оборвала лейтенант Лида. – Отставить! Выполняйте приказание! Быстро!

Никулин, повернувшись к фельдшеру спиной, размотал обмотки, разулся, снял штаны, гимнастерку, желтую и вонючую от пота и грязи нательную рубаху, такие же подштанники и подал Лиде.

– Портянки, обмотки, пилотку тоже сюда.

Все это Лида связала брючным поясом, опустила в бочку, прикрепила к лежащей сверху перекладине и укрыла свернутой вдвое плащ-палаткой.

– Сюда и шинель надо бы твою, да бочка мала, не войдет, – говорила Лида.

Поправив портупею и одернув гимнастерку, Лида отошла к дверному проему и облокотилась о косяк, поглядывая на улицу, а Никулин молча всунул ноги в ботинки, набросил на себя шинель, отошел в угол и присел на стоявший там пенечек.

Минут через десять к Лиде подошел командир батареи старший лейтенант Дмитриев и что-то пошептал на ухо. Лида засмущалась, шевельнула плечиками, потом, сказав задремавшему Никулину: «К бочке не подходи», подбросила дров, посмотрела на ручные часики и пошла рядом с комбатом.

Никулин опять задремал. Почуяв через некоторое время приятный запах жареного мяса, Никулин подумал, что исходит он от гибнущих в его обмундировании насекомых. Возвратившаяся Лида, почувствовав неладное, бросилась к бочке, сорвала с нее плащ-палатку, выхватила почерневшее обмундирование и начала им размахивать. Истлевший пояс оборвался, обмундирование упало на землю и, оказавшись на свежем воздухе, вспыхнуло ярким пламенем и сгорело. Запасного на полковом складе не оказалось, и Никулин в свой сарай ушел голым, если не считать шинели.

...Полевая кухня. Завтрак. Утро теплое и тихое. Все солдаты в гимнастерках, а Никулин среди них в шинели и ботинках на босу ногу. Из остановившегося «Виллиса» вышел командир полка подполковник Куприй. Когда он приблизился к усердно орудовавшим ложками воинам, комбат быстро встал и зычным голосом скомандовал:

– Встать! Смир-р-но!

Солдаты быстро повскакивали, смахнули крошки с губ, вытянули руки по швам и, глядя на подполковника, проглатывали то, что было во рту.

Комбат, сделав несколько шагов навстречу идущему, четко отрапортовал:

– Товарищ подполковник! Личный состав батареи управления на завтраке!

– Вольно, – тихо произнес подполковник.

– Вольно! – повернув голову в сторону солдат, так же громко, как и в первый раз, прокричал комбат.

– Мне нужны связисты Никулин и Приваленко, – сказал подполковник.

– Рядовой Никулин! Рядовой Приваленко! К командиру полка шагом марш! – уже тише, с робостью в голосе и без прежней четкости произнес комбат.

Никулин чеканным шагом, сверкая голыми коленками, подошел к подполковнику и доложил не хуже комбата:

– Товарищ подполковник! Красноармеец Никулин по вашему приказанию явился!

У Приваленко получилось хуже.

Командир полка, удивленно глядя на странно одетого Никулина, поблагодарил связистов за отличное выполнение боевого задания, сообщил об оформлении на них наградного материала и спросил Никулина:

– Вы приболели?

Лица фельдшера и комбата стали такими, словно их повели к эшафоту.

– Нет! Я здоров, товарищ подполковник.

– А почему вы в шинели?

– Я голый, товарищ подполковник.

– Голый? Всю Гражданскую прошел. Нищими тогда мы были. И в зипунах, и в лаптях, и в домотканых штанах видел красноармейцев, а голых видеть не приходилось, даже не слышал про таких. Где же ваше обмундирование?

Никулин глянул на фельдшера и комбата. Их лица стали еще печальнее, словно над их головами взметнулся топор палача. Никулину стало жалко и фельдшера, и комбата, и он грех взял на себя.

– Украли, товарищ подполковник. У меня... при проверках... всегда находили... замечания делали... Вчера, возвратясь с задания, я решил искупаться. А по берегам везде кусты, бурьян. Там и украли мое обмундирование.

Страх фельдшера и комбата сменился благодарностью к Никулину. Настроение же подполковника изменилось в худшую сторону. Сухо распрощавшись, он возвратился к «Виллису» и приказал ехать в штаб.

Там он сказал старшему лейтенанту Васильеву:

– На Никулина наградного материала не составлять. Разгильдяя, потерявшего обмундирование, не награждать надо, а наказывать.

В тот же день комбат написал представление о присвоении красноармейцу Никулину звания «ефрейтор», указав в нем, что Никулин кадровик, на фронте с первого дня войны, лучший связист полка, приказания всегда выполняет отлично... Прочитав его, командир полка наложил резолюцию: недостоин.

Приваленко наградили. Быстро. Орденом.

На Днепре Никулин снова отличился. Комбат представлял его и к награде, и к ефрейторскому званию. Никулин опять не получил ни того, ни другого.

После Днепра я выбыл из части и о дальнейшей судьбе Никулина не знаю, но ее можно предсказать: если Никулин в своем полку находился до Победы, то наверняка вернулся домой «голым» – и без награды, и даже без ефрейторского звания, так как подполковник Куприй возглавлял полк до его расформирования.

1995.