Райская обитель

Ранним утром в хату, где ночевало с десяток новичков, пришел молодой подтянутый сержант в шубном пиджаке и валенках. Представившись командиром нашего отделения и назвав свою фамилию – Хабаров, – он хорошо натренированным голосом скомандовал:

– Подъем!

Сержант вывел нас раздетыми на улицу и приказал умыться снегом. Потом, уже одетых, он сводил нас на кухню, а после завтрака дал каждому по изогнутой лопате с тяжелой неоструганной ручкой, приказал положить ее на плечо и строем по узкой тропинке повел к ручью, на восточном берегу которого располагалась наша деревушка.

За ручьем возвышался березовый лес. Справа, редея и мельчая, он переходил в поле. Шли мы опушкой. Примерно в километре от ручья стояли вкопанные в землю и замаскированные сучьями орудия – батарея нашего полка – и грузовые автомобили, а у самой опушки – занесенные снегом блиндажи. Между батареей и блиндажами расхаживал часовой. Ни выстрелов, ни разрывов снарядов, ни гула самолетов. Только поскрипывание снега под нашими ногами нарушало мертвую тишину. По дороге сержант рассказал нам, что он сибиряк, воюет с первого дня, под Москвой был ранен, в госпитале лежал на Урале, после выписки осенью 1942 года попал в 12-ю артиллерийскую дивизию, которая там формировалась. Отличное впечатление сложилось у меня о сержанте.

Когда мы прошли в сторону передовой еще с километр, сержант остановил нас и сообщил:

– Здесь базируется наша батарея управления. Там, – он указал на чуть возвышавшийся на лесной опушке снежный холмик, – разместятся разведчики, рядом – связисты, а где мы стоим – топографы. Дальше, – сержант указал на самое высокое место, – наш наблюдательный пункт, за ним – пехота, а за нею, примерно в километре отсюда – немцы...

При этих словах у меня задрожали ноги, под рубахой почувствовался пот, волосы поднялись дыбом, а в голове промелькнуло: теперь конец... Если немцы в маскхалатах сюда не подползут и нас не передушат, то минами или бомбами накроют...

– А теперь за дело, – скомандовал сержант, расставив нас у снежного холмика.

Мы дружно начали отбрасывать снег и через несколько минут откопали вход в блиндаж. Половина блиндажа от входа была заполнена снегом. Мы выбросили его и находившийся под ним гнилой мусор.

Блиндаж напоминал большой подвал. Сделали его, видимо, недавно, потому что стены были неровные, словно вырубленные в каменной скале, еще не отшлифованные временем и постоянным обитанием.

– А теперь за ветками на постель – шагом марш, – подал новую команду сержант.

Сосновые ветки, которые мы наломали в лесу, по приказу сержанта разостлали по обе стороны от входа. Сержант посмотрел на эти «пуховики» и приказал принести веток еще.

– Больше веток – теплее спать, – пояснил он.

Когда мы разостлали вторично принесенные ветки, сержант, осмотрев блиндаж, восхитился:

– Как вам повезло! Это же райская обитель!

А в блиндаже лед на промерзших стенах блестел изумрудом, с потолка сыпался снег, на полу тоже сплошной снег. Снежная яма, одним словом, похожая больше на ад или на могилу. Для меня рейтинг отличного сержанта упал до нуля. После ужина мы перенесли сюда свои мешки, уложили их вместо подушек у стены на ветки, загородили вход листом жести и, свернувшись, как ежата, клубочком, улеглись на приготовленные постели.

Ночью было, конечно, холодно, но не так, как в вагоне и при ночлеге в поле. К утру закапало с потолка – там начал таять снег. Скоро в блиндаже установилась плюсовая температура. Ни ветер, ни метель, ни мороз нас здесь не доставали. В блиндаже начал ощущаться домашний уют и вместе с этим укреплялась мысль о правоте сержанта. Этот, а потом и другие блиндажи зимой спасали нас от холода, весной – от непогоды, летом – от зноя, всегда – от бомбежки, артиллерийского, минометного, пулеметного и всякого другого огня. Блиндаж стал нам дороже самого роскошного дворца. Прав был сержант Хабаров, назвав его райской обителью.

1995.