Экзамен на солдата

В нашей батарее управления было заведено: каждому прибывшему по завершении обучения отстоять на посту у хаты, в которой жил командир полка с заместителем по политчасти, адъютантами и ординарцами. К часовым на этом посту относились придирчиво. Почти каждый солдат уходил оттуда в лучшем случае с замечанием или строгим внушением, а то и с нарядом вне очереди или с гауптвахтой. Между собой мы этот пост называли экзаменом на солдата. Экзамен успешно выдерживали лишь те, кому выпадало счастье стоять при отсутствии хозяев, что случалось редко.

В конце марта или в самом начале апреля 1943 года из нашего пополнения последним на этот пост пошел мой земляк Иван Алехин. Родился он в селе Нижнее Гурово. В годы коллективизации и раскулачивания его родители переехали в Донбасс, во время войны, летом 1942 года, они пешком вернулись на родину и поселились на Моздовке, а впоследствии снова уехали.

Из новичков Алехин во всех отношениях был самым подготовленным солдатом. Но в этот день он еще раз повторил обязанности часового, которые и без того знал безукоризненно.

В начале 1943 года в армии ввели новую форму – погоны, стоячие воротнички на гимнастерках. Случилось так, что перед дежурством Алехина мы получили летнее обмундирование, а оно было старого покроя, с отложными воротничками. Иван перед отправлением на пост переделал воротничок свой гимнастерки на стоячий, вырезал ножом из консервной банки и прикрепил к пилотке красноармейскую звезду, которой там не было.

И вот в сумерках, старательно разгладив ладонями полы слежавшейся на сгибах шинели, перемотав получше обмотки и сдвинув набекрень пилотку, он торжественно, как на праздник, пошел на свою вахту. Все мы были уверены, что караул у Ивана пройдет успешно, экзамен на солдата он сдаст на отлично, заработает похвалу, а то и награду.

Вечер оказался холодным. Порывистый северный ветер пронизывал насквозь. Мокрым снегом запорошило все вокруг. Лужи покрылись ледком. А к ночи становилось все холоднее. Дежурство шло нормально. Начальства дома не было. Расхаживали одни ординарцы – то за водой, то за дровами. Из хаты распространялись аппетитные ароматы.

«Эх, туда бы! – мечтал Иван. – В крайнем случае – в свою «райскую обитель»! Хоть в этом подземелье ничего нету, но в нем все равно лучше, чем на посту в такую погоду».

Холод пробирал, и Иван ходил, размахивал руками, становился к ветру то правой стороной, то левой. Пилотка на коротко остриженной голове не держалась, и ее срывало ветром.

«В темноте еще не найдешь», – подумал Иван, снял пилотку, стряхнул с нее снег, аккуратно свернул и положил в карман, намереваясь стоять без головного убора. В ушах скоро зазвенело, зубы заныли, затылок затрещал, из носа потекла липкая жижа. Иван вынул из кармана пилотку, отогнул ее бортики книзу и снова надел на голову, загородив отвернутыми бортиками уши и щеки.

В полночь к хате направились двое. Передний, чтоб не запачкать ноги, время от времени освещал дорожку карманным фонариком.

– Кто идет? – окликнул часовой.

Шедшие, не обращая внимания, продолжали движение.

– Стой! – грозно потребовал Иван. – Стрелять буду!

Снова никакой реакции. Иван подал патрон в патронник и щелкнул затвором.

После этого передний ответил:

– Свои, – и назвал пропуск.

– Проходите, – сказал часовой, сходя с дорожки в сторону.

Передний – а это был замполит командира полка майор Конненков – спросил, когда поравнялся с часовым:

– Кто на посту?

– Часовому разговаривать не положено, – ответил Иван.

Майор осветил занесенного снегом с ног до головы часового и, увидев отвернутые бортики пилотки, повернулся к адъютанту и злобно проговорил сквозь зубы:

– Часового немедленно убрать и посадить на трое суток на гауптвахту. Режим – строжайший!

Адъютант бросился выполнять приказание, а майор продолжал:

– Не всякий сможет так безжалостно исковеркать свой только что полученный головной убор, опозорить самую лучшую в мире военную форму самой лучшей в мире армии. За это не трое суток гауптвахты, а трибунала мало! Самого паршивого фрица перещеголял! Вот это красноармеец!

Итак, самый лучший из нас экзамен на солдата майору Конненкову у его теплых покоев не сдал. Но он на отлично сдал его Родине на поле боя. Как только мы вступили на Украину, Алехин перешел в разведку. Он в совершенстве владел украинским языком, что помогло ему стать прекрасным разведчиком. На броне танка разведчики прорывались через передовую и собирали ценнейшие сведения, которые способствовали победам нашего полка.

На одной из узловых станций Польши немцы обнаружили разведчика Алехина и попытались взять его живым. До последнего патрона отстреливался Иван. У немцев они тоже закончились, и началась рукопашная. Одного против десятка. Уложив пятерых, он и сам погиб в этом бою. Рассказывал мне об этом бывший командир взвода полковой разведки Герой Советского Союза Александр Дмитриевич Левченко, проживающий ныне в Москве. Я просил рассказать об Иване Алехине и в районной газете его землякам. Левченко обещал, правда не очень охотно, но не написал. Видно, не смог или забыл – ему идет девятый десяток и старческие недуги дают о себе знать.

1995.